В детстве на меня произвел колоссальное впечатление учебник истории для 6-го класса. Я проглотил его весь буквально за два дня. После чего достал из домашней библиотеки 10 томов Всемирной Истории и начал их читать по принципу - где взгляд остановился там и читаю. Заняло у меня это примерно год, в течении которого я завалил все мыслимые и не мыслимые предметы, особенно русский язык, от чего я до сих пор страдаю. Я конечно читал не только батальные сцены, но как вы сами понимаете шестиклассник не станет вникать в тайны движения масс и взаимодействия производительных сил и производственных отношений. В результате такого бессистемного чтения у меня сформировался свой особый подход к истории, который довольно сильно отличался от того предмета, который преподавался в старших классах средней школы и на историческом факультете МГУ.
В немалой степени на него повлияли рассказы моей бабушки, которая успела поучиться в царской гимназии и не то на Бестужевских курсах, не то в Смольном Институте. Более того впоследствии выяснилось, что моя, сформировавшаяся таким образом историософия, находится в разительном противоречии и с учебником истории Иловайского и с "Историей Государства Российского" Карамзина. Зато у меня образовалась полная гармония с Татищевым и Николаем Трубецким. Причем главным критерием истинности, который сформировался в подростковом возрасте, но остался на всю жизнь, оказался фактор скорее стилистический, или даже эстетический, сродни тому ощущению доподлинности, с помощью которого любой человек занимавшийся живописью может безошибочно отличить пейзаж придуманный, в том числе и глядя на натуру, от пейзажа который писался с натуры, в том числе и по памяти. Достаточно сравнить Магрита и Дали с Вермеером и Питером Брейгелем. Все таки есть такие вещи, которые невозможно представить, их можно только увидеть, или вернее пережить. Это сущностно разные процессы и происходят они как бы в разных полушариях головного мозга, или вернее в разных режимах взаимодействия этих полушарий.
Какого же было мое удивление, когда уже в зрелом возрасте я обнаружил, что настоящая история, история людей и их поступков, история того, кто что сказал и сделал и что из этого вышло, и что было бы если бы он поступил по другому, история в которой сослагательное наклонение играет главную роль, оказывается существует и называется она история искусств. И самое интересное, что история России в американской истории искусств оказывается значительно ближе к Татищеву и Трубецкому, чем к лорду Актону и Карамзину. Самое поразительное это то, что по мере углубления знаний об этой истории, я стал вспоминать, что все это уже рассказывала мне бабушка в детстве.
Результатом этих воспоминаний стала артикулированная концепция точек бифуркации истории. Это на самом деле были те страницы Всемирной Истории, которые произвели на меня наибольшее впечатление. Вопрос о точках бифуркации истории тесно связан с вопросом о роли личности в истории и с вопросом о так называемом предопределением и свободе воли у людей, как творцов истории. Но эти темы слишком сложны и я постараюсь объяснить свою точку зрения максимально простым и вместе с тем образным языком:
Большую часть времени человеческая история как история народов, да, впрочем, и всего человечества, подобна телеге едущей по глубокой колее объективных закономерностей, когда каждое последующее действие прямо вытекает из предыдущих. Конечно сильная личность может вытолкнуть эту телегу на целину и заставить везущих её прокладывать новую колею, но в обычные моменты времени это требует действительно богатырских усилий и практически невозможно. Но периодически эта телега приближается к некоему перекрестку, когда колея становиться мелкой и начинает работать "эффект бабочки", согласно которому бесконечно малое воздействие может привести к очень большим или, говоря языком Тома, катастрофическим последствиям. Ретроактивно я понял, что именно такой подход к истории представлен в Священном Писании, так как эти "бесконечно малые воздействия" являются малыми только со светской точки зрения. На самом деле именно в эти моменты люди видят пальцы, пишущие слова на стене, которые некоторые объявляют галлюцинациями, а некоторые под влиянием этих «галлюцинаций» меняют ход истории и вопреки всем объективным закономерностям направляют развитие всего человечества вместе с производительными силами и производственными отношениями в совершенно другую сторону.
Самой значительной точкой бифуркации в человеческой истории, конечно, является рождение в Иудее сына плотника, который стал бродяжничать и проповедовать соблазнительные для иудеев и совершенно безумные для эллинов идеи. Когда он стал одним их сотен еврейских проповедников, распятых тогда Римлянами, мир это просто не заметил и никаких письменных источников, позволяющих отличить его распятие от других распятий людей с похожей биографией, просто не осталось. Кроме тех идей и того впечатления, которое он произвел на своих весьма немногочисленных последователей, дрожавщих от ужаса на могиле своего учителя. Поразительно то, что через пятьдесят лет, уже после того как Иудея перестала существовать, а иудеи были изгнаны из той страны, где произошли эти в общем то незначительные, по сравнению с крахом колоссальных цивилизаций, события, эта крошечная иудейская секта превратилась в мощный геополитический фактор, потрясающий основы Великой Империи, заставивший мощный, высоко организованный, кровожадный народ таки преклонить колена, а императора Домициана даже сделать борьбу с этой сектой приоритетной темой Имперской политики, к тому же совершенно безуспешной.
Точки бифуркации, свидетелями, а возможно и жертвами которых мы являемся, конечно не идут ни в какое сравнению с вышеописанными событиями, но зато мы можем стать их участниками и на собственной шкуре проверить свою способность отличать галлюцинации от перста, пишущего на стене. Последний раз такой точкой бифуркации было убийство Михоэлса и интрига Хрущева, о которой мы до сих пор мало что знаем. Что подтверждается, тем, что одновременно с государственным переворотом в СССР аналогичные перевороты произошли по всему миру – маккартизм в США, решение Бен –Гуриона принять репарации от Германии, расправа с Тюрингом и Кэмбриджскими Апостолами в Англии и т.д. Действительно, после публикации секретного доклада на XX cсъезде КПСС и введения инфляционной модели экономики, деморализация и обуржуинивание советской номенклатуры было неизбежными. А зачем буржуинам социализм, СССР и советский народ? Даже то, что Борис Ельцин сумел сохранить территориальную целостность России, было в каком-то смысле предопределено событиями 1952 года, определившими не только приход к власти Хрущева, но и попытку Брежнева направить события в русло «социализма с человеческим лицом», которая может и не достигла своей цели, но привела к культурному взлету 70-х и к лебединой песне советской культуры в 80-е. Особенно большое значение для последующих событий имело прекращению хрущевских гонений на РПЦ, без которого было бы немыслимы ни письмо будущего Святейшего Патриарха Московского Алексия II Горбачеву, ни деятельность Отца Александра Меня, ученики которого разлетелись по всему свету, выведя проблемы лебединой песни советской культуры далеко за пределы культуры русской. Более того, сама личность Бориса Николаевича была сформирована именно этими событиями, вплоть до его отказа участвовать в развале страны бандой, вполне сознательно строившей капитализм со звериным лицом Горбачева. Планы тех, кто хотел направить Россию на Югославский путь, были малореалистичны - слишком велик был культурный и интеллектуальный подъем накануне развала. И хотя номенклатура в своем подавляющем большинстве так и осталась манипулируемой из-за рубежа субстанцией, видящей смысл жизни в материальном благополучии и отрицающей наличие хоть какого то смысла в истории, помимо удовлетворения потребностей белковых тел, но наличие в России достаточно большого количества людей готовых осознать перспективу, делало розыгрыш националистической, или вернее нацисткой, карты внутри России затруднительным. С другой стороны наличие у России не только ракетного оружия но и противоракетной обороны с элементами космического базирования, исключало игру ва-банк прихватизаторами, которые не могли рассчитывать на военную поддержку из-за рубежа, несмотря на все хихиканья Коха. Бедняги были вынуждены были опасаться даже воров в законе и бандитов Быкова, не говоря уже о русском бунте, который был бы далеко не бессмысленным, но, наверняка, беспощадном.
Сейчас мы стремительно приближаемся к новой точке бифуркации, которая по своему значению аналогична точке бифуркации 1935 года, описанной в романе Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Именно эта точка бифуркации предопределила исход борьбы между финансовым капитализмом и капитализмом индустриальным. Эту борьбу для финансового капитализма ценой неимоверных жертв выиграл некий строй, природа которого до сих пор остается неизвестной и который можно условно назвать сталинизмом. Несмотря на очевидность полезности индустриализации и неочевидность полезности мировой финансовой системы, хочется обратить внимание на то, что индустриальному капитализму люди не нужны. Люди мешают капитализму вообще, но особенно люди мешают капитализму индустриальному - ресурсы жрут без толку и размножаются без учета потребностей производства. А вот финансовый капитализм обнаружил способ генерировать рабочие места практически неограниченно, что позволяет отложить в долгий ящик основную задачу капитализма – уничтожение не нужной рабочей силы. Что собственно и предопределило союз во второй мировой войне между финансовым капитализмом и сталинизмом, который пытался опираться именно на рабочую силу. Что ждало Европу в случае, если бы визит Воланда в Москву оказался более успешным, все могут ознакомиться по другому роману – «Трест Д.Е.» Ильи Эренбурга.
Волна изнасилований, прокатившаяся по политической сцене свободного мира, может создать впечатление, что эта точка бифуркации, к которой мы приближаемся, носит характер фарса, но позвольте Вам напомнить, что печи Освенцима и Бухенвальда тоже начинались с починки примуса Бегемотом. Наиболее последовательный поклонник Булгакова Иосиф Виссарионович Сталин, которому не могли не положить на стол первые версии романа, хотя бы в силу своего образования не мог не видеть мистическую основу приближающейся точки бифуркации, в том числе и то какую роль ему предстоит сыграть в предстоящих событиях. И согласился сыграть эту роль вполне сознательно. Более того есть серьезные причины полагать, что Булгаков когда писал эти версии, представляя себе своего читателя, видел усы и трубку. И хотя впоследствии он спрятал от себя это понимание, в ноябре 1941 года, когда ни Коминтерна, ни пролетарской солидарности трудящихся уже не было, а немецкий пролетариат наматывал на гусеницы танков своих советских братьев миллионами, причем явно не собираясь останавливаться на достигнутом, Сталин побежал спасаться не к Воланду и даже не к Иешуа-Га-Ноцри. И весьма возможно, что воспоминание о «Евангелие от Сатаны» внесло свою лепту в то, что он тогда вспомнил о событиях 1935 года. Более того, последующие события показали, что и после того как непосредственная опасность немедленного уничтожения откровенно инфернально-языческими силами отошла на второй план, он не забыл то, что произошло в декабре 1941 года, и в 1943 году круто изменил направление развития страны. Точка бифуркации 1952 года скрыла от нас его планы, но то, что они весьма отличались от его планов в 1940 году не только по возможностям, но и по направлению развития, не представляет сомнений.
СССР, несомненно, был скрытой формой существования России, и с этой точки зрения несмотря на варварское преследование Церкви она пришла к 1935 год с Православной культурой в лице Булгакова и Шолохова, Сергея Эйзенштейна и Дмитриея Шостаковича, которые не только сами сумели осмыслить происходящее, но на подсознательном уровне передать это понимание всему обществу. К сожалению, в современной литературе не видно не Булгакова, ни Эренбурга и вопрос о точке бифуркации, не говоря уж о ее мистической основе просто не обсуждается даже теми, кто должен был бы это делать. И это несмотря на декларируемое восстановление роли Церкви в жизни общества. Между тем по сообщению вдовы писателя, Елены Сергеевны, последними словами Булгакова о романе «Мастер и Маргарита» перед смертью были: «Чтобы знали… Чтобы знали»
No comments:
Post a Comment